Ант Скаландис - Спроси у Ясеня [= Причастных убивают дважды]

Поднялся-то Тимофей легко, уж больно пить хотелось. Сразу прошел на кухню, взял чайник и долго с наслаждением сосал из носика. Но теперь, после с трудом пропихнутого сквозь пересохший пищевод завтрака, стало ясно, что больше всего на свете хочется ему двух вещей: похмелиться и спать. Но похмелиться хочется даже сильнее, ведь без этого можно и не заснуть.

С некоторых пор Тимофей стал похмеляться всякий раз, если прилично выпивал вечером. Маринка такую практику жестоко осуждала, и принимать утреннюю дозу приходилось тайком. Потом зачастую она ловила его на запахе, и тогда Тимофей нагло уверял, что это с вечера такой сохраняется. В конце концов, не пойман — не вор. Главное — выпить незаметно. Доставать бутылку из холодильника так, чтобы никто не увидел, было практически нереально — на кухне с самого раннего утра кто-нибудь уже вертелся: теща, жена, дочка. Поэтому специальная заначка пряталась где-нибудь в шкафу или в углу за секретером, отчего жидкость, естественно, делалась теплой. А из теплых напитков для утреннего «декохта» идеально подходил только коньяк. Однако плохой коньяк новой, посткоммунистической эры иногда случался пострашнее самогона, а на хороший не всегда имелись деньги. Так что чем только не приходилось похмеляться Тимофею: и различными странными бренди «Наполеон» неизвестного происхождения, и дешевыми джинами из пластиковых бутылок, и каким-то канадским виски, сделанным, очевидно, в Польше, если не в Малаховке… Лучше всего из доступных напитков была кристалловская «Старка». Не всегда удавалось ее купить, но она с неизменным успехом проскакивала по утрам, даже теплая.

На этот раз в шкафу за ботиночными коробками ночевала как раз початая бутылка «Старки», да вот незадача — перед поездкой на машине Тимофей себе не позволял. Это было святое: если за руль — значит, ни капли. В дороге возможно всякое, и не дай Бог дыхнешь на гаишника, он на тебя все повесит при полной твоей невиновности.

И Тимофей страдал. Алик зачем-то страдал вместе с ним. Тимофей предложил ему поправить здоровье оставшейся грамулькой, а оставалось во второй бутылке добрых полстакана — как раз то, что надо. Но Алик гордо сказал, что водку по утрам не пьет, а вот проводит друзей на дачу и купит себе пива у метро.

— Ну, извини, старик, нет у меня пива. У меня от пива живот пучит, вот и не держу его дома.

— Ладно, ладно, — пробормотал Алик, — я потерплю. Ты давай еще вот здесь примотай.

Потом он отошел, поглядел со стороны на сотворенную ими конструкцию — огромный матрас от старого дивана смотрелся на крыше Тимкиной белой «Нивы» как шляпка гриба — и вдруг объявил:

— Все мы неправильно сделали. Надо его мягким вниз класть. Иначе мы эту гадость никогда плотно не прикрутим.

— Мягким вниз? — автоматически переспросил Тимофей. — Ты прав.

Они распутали веревки, кряхтя и матерясь, перевернули тяжелый матрас и принялись все завязывать по-новой. Страшно утомились и, не закончив, сели на ступеньки перекурить. Тут-то и вышла Маринка.

— Ребята, вы чего, обалдели?! Уже минут сорок этот несчастный матрас вяжете! А там еще барахла полно. Ты хочешь, чтобы мы ночью приехали? Только водку жрать умеешь!

Тимофей с тоской посмотрел на Маринку, поднялся, выбросил длинный бычок и ничего не сказал.

Когда-то, очень давно они вместе учились в школе, потом вместе поступали в один институт — в Бауманский. И одновременно с этим регистрировали брак. Родители с обеих сторон не порадовались, но, когда выяснилось, что Марина беременна, неожиданно подавляющим большинством голосов (при одном воздержавшемся — отце Тимофея) было решено рожать. Так решилась тогда их судьба и судьба Верунчика. Кто бы мог подумать, что брак окажется таким прочным, что Верунчик окажется зверушкой шустрой, пойдет по стопам мамочки и папочки и уже в тридцать шесть они будут готовиться стать бабушкой и дедушкой!

— Бред какой-то! — говорил накануне за рюмкой чая друг его Алик из Днепропетровска, внезапно свалившийся на семью Редькиных среди дня. — Тимка — и вдруг дед! Полная бредятина. Хотя бородищу ты и отпустил вполне дедовскую. А помнишь, как у нас на Южмаше горилку пили прямо в цеху?..

Вернулся с дежурства отчим. Помог таскать тюки и коробки.

— Ну вот, вроде все и собрали, — сказал Тимофей Маринке. — И чего было шуметь?

— Ага, — буркнула Маринка, впрочем, уже остывая, — только времени скоро двенадцать.

«Действительно, — подумал Тимофей, — и надо было в такую рань вставать, чтобы в полдень уехать».

Он совсем разучился рано вставать и быстро собираться с тех пор, как перестал ходить на службу. А это случилось еще в девяносто втором. С легкой руки Гайдара (за которого, впрочем, Тимофей и теперь собирался голосовать) оборонка тогда резко начала загибаться, и кандидату наук, специалисту по ракетному топливу на сверхзакрытом средмашевском «ящике» стали платить меньше, чем курьеру в какой-нибудь аудиторской — прости, Господи, за непонятное слово — фирме.

Поиски работы были лихорадочными и не всегда удачными. Худред в православном издательстве (помогло почти детское увлечение рисованием), переводчик с английского плохих романов для другого издательства, которое со страшной скоростью и жуткими опечатками гнало в свет фантастику и детективы (там он получил кличку Мальчик-Тима-наборщик — так назвала его бухгалтерша, не понявшая, что Тимофей не просто набирал текст на компьютере, но и сам переводил его). Дома у него стоял старенький агрегат, самолично собранный из кусков еще в те времена, когда фирменная персоналка была диковинкой и предметом зависти. Так что в какой-то момент пришлось «мальчику Тиме» действительно поработать наборщиком, потом набор он перевесил на Маринку, а сам освоил верстку на «вентуре».

В конце девяносто третьего они даже зарегистрировали свою семейную фирму, но момент был выбран не слишком удачный — издательский бизнес как раз пошел на спад, платить налоги сделалось окончательно невыгодным, и фирму в итоге пришлось похоронить. Знакомый с бизнесом еще со времен перестройки, Тимофей не унывал. «Продал же я однажды восемь тысяч веников! — любил повторять он. — Значит, и теперь прорвемся». Это еще в девяностом ему предложили на реализацию веники по очень низкой цене, а он не поленился, нашел через знакомых теток на трех рынках, и за какие-нибудь две недели вся партия товара ушла. С этой операции они с Маринкой купили себе видюшник, а видюшник в девяностом году — это не как сейчас, когда его чуть ли не с пенсии можно купить, видюшник тогда на полмашины тянул.

Тимофей не унывал. Поработал грузчиком в мебельном магазине, потом — водителем у коммерческого директора там же, потом докатился до коммивояжера (много их развелось нынче, хотя большинство торговцев и слова такого не слыхивали). Тимофей разносил по Москве и втюхивал китайские карманные радиоприемнички, якобы работающие от солнечной батарейки. Продавались они неплохо, но, конечно, с вениками не сравнить. Эхма! Раньше все лучше было.

Тимофей завел движок и по старой водительской привычке поднял капот — проверить, все ли в порядке. Алик тоже с видом знатока осмотрел внутренности машины.

— Тормозухи долей, — сказал он, — видишь, уровень недостаточный.

— Не буду я ничего доливать, — ответил Тимофей. — Машине четырнадцать тысяч от роду, и тормоза работают как звери.

Выскочила Маринка.

— Вот я так и знала! Боковинки от дивана забыл.

— Ну и куда я их теперь засуну?

Алик хотел посоветовать, куда засунуть боковинки, но, увидев рядом Веру Афанасьевну, передумал.

Неделю назад Редькины купили новую мягкую мебель, старые кресла отправились на помойку, а старый диван был демонтирован и подготовлен к отправке на дачу. Ну и, конечно, заодно была проведена генеральная уборка в квартире, в ходе которой обнаружилось немыслимое количество вещей самого разного характера, которые бросать жалко, а дома держать бессмысленно. Маринка с матерью вечно спорили из-за этого барахла. Вера Афанасьевна норовила убрать, припрятать на антресолях, охранить любую мелочишку, а дочь рвалась выкинуть все, сбросить с корабля современности, как большевики в семнадцатом.

Приобретение дачи в дальнем Подмосковье несколько сгладило эти противоречия, но Тимофей, разгружая горы хлама у крыльца весьма солидного дома, всякий раз прикидывал, на какое время еще хватит здешнего чердака и чулана. Конечно, заманчиво выбросить все старье и купить все новое, но на какие шиши? Иногда он вообще переставал понимать, на что они живут. Перебиваясь вроде бы мелкими заработками, очень неплохо питаются, бытовую технику покупают и вот хапнули новую тачку и новую мебель. Впрочем, на последние две покупки деньги известно откуда.

— Ну что, с Богом? — произнес тесчим солидным своим полковничьим басом. Он всегда так говорил, провожая их в путь. Сам же дачу терпеть не мог и был там всего раза два.